‘Во время навечерия, месяца июня в N день преставился раб Божий Орест Борисович, внук Гюряты’.

западная стена прохода из средней абсиды в южную (восточная грань восточной лопатки юго‑восточного подкупольного столба)

«Надпись занимала левый верхний угол области зеленого фона, находясь под полосой разгранки (просматривается сверху). Справа вплотную подходила к выполненной тем же почерком надписи S1а».

«Вариант реконструкции (по)ѧ на ве(черни) предполагает, что смерть настигла Ореста Борисовича за исполнением песнопений вечерней службы. В варианте, отраженном переводом, причастный оборот имеет значение общего хронологического указания и лишь формально согласован с именем умершего. Ср. летописный контекст из статьи 1117 г., где эту роль выполняет дательный самостоятельный: “Мѣсяця маия въ 14, въ час 10, вечерню поющимъ, единъ от дьякъ зараженъ бысть от грома” (НПЛ. С. 20); ср. также под 1194 г.: “Зажьжеся пожаръ Новегородѣ въ недѣлю на Всѣхъ святыхъ, в говѣние, идуче въ заутрьнюю” (НПЛ. С. 41). Особая служба навечерия, в настоящее время совершаемая лишь в канун Рождества Христова, в древности совершалась и в кануны других важных праздников, причем не только двунадесятых <...>. В новгородском списке Студийского устава конца XII в. (ГИМ, Син. 330) упоминается, например, навечерие Федоровой субботы. В июне служба навечерия могла проходить в канун Петрова дня (29 июня).

Имя Арестъ соответствует каноническому Орест (память мученика Ореста Тианского празднуется 10 ноября), начальное А- следует объяснять гиперкорректным отталкиванием от О-, воспринимаемого как некнижная черта; ср. Ондрѣи, Онтонъ и др. народные формы канонических имен на А-. В источниках древнерусского периода имя до сих пор не фиксировалось, но встретилось среди поминальных граффити XV в. в церкви Успения на Волотове (Рождественская 2022, 366)

Фигура умершего представляет значительный интерес. Гюрята, чьим внуком был Орест Борисович, скорее всего – посадник начала XII в., отец посадника Мирослава Гюрятинича, впервые занявшего этот пост в 1126 г. <...>. До Мирослава посадником был Борис, пришедший в Новгород (очевидно, из Киева) в 1120 г. Не был ли он отцом Ореста и родным братом Мирослава, который, как показывает Ф. Б. Успенский, и сам был связан с Киевом, будучи фигурой общерусского масштаба? Придя в Новгород в 1126 г. вскоре после смерти Владимира Мономаха, Мирослав вполне мог сменить на посадничестве своего младшего брата. В этом случае надпись оказывается еще одним свидетельством аристократического характера Юрьева монастыря, монахом которого был, по всей вероятности, умерший во время вечерней службы Орест Борисович. Поскольку граффито сделано тем же почерком, что и соседняя надпись 1198 г., Оресту на момент смерти должно было быть не менее 75–80 лет.

Альтернативная идентификация этой фигуры предложена Е. Ю. Щегольковой. Она исходит из того, что нахождение граффито рядом с выполненной той же рукой надписью о смерти сыновей Ярослава Владимировича не может быть случайным, как и тот факт, что смерть Ореста произошла в июне, когда умер Ростислав Ярославич. Согласно этой версии, Орест был сыном Бориса Мирошкинича, младшего из сыновей посадничавшего в 1198 г. Мирошки Несдинича, и стал “побочной” жертвой отравления своего сверстника Ростислава. В этом случае слово вънукъ в надписи должно трактоваться как обозначение не собственно внука, а более отдаленного потомка, каким Орест мог быть по отношению к Гюряте (в этом значении слово не раз выступает в летописях <...>. Эта версия заслуживает рассмотрения, поскольку почти одновременная смерть сыновей Ярослава Владимировича, умерших один в Новгороде, а второй – в Луках на фоне начатого их отцом строительства, едва ли может быть объяснена естественными причинами, а близость к Ярославу Мирошки Несдинича демонстрируется фактом его погребения в Юрьеве монастыре в 1203 г.» (Гиппиус, Щеголькова 2024, 463).