‘… у Манатвурья (Мартирия) взял’.

Надпись расположена на блоке из четырёх фрагментов (2824, 2968, 3238, 3243), которые были найдены в южной апсиде. «Трехцветный блок, находился на границе красного и зеленого фонов, разделенных белой вертикальной линией разгранки. Окончание надписи пересекает линию разгранки и заходит на красный фон».

«предпочт. до [1280]: А 1 «покрытие» (<1280); В V «нижняя косая к мачте» 1140> (1380>), З 2а «ъ-образные (правонаклонные)» 1120–1300, Р III «углом вперед» (<1280)»

Настоящая надпись и граффито S31b (№1140 настоящей Базы) «сделаны одна под другой, по-видимому, одним почерком» (Гиппиус, Щеголькова 2024, 496).

Почерк и графика некнижные: используется зеркальное а (наряду с обычным), з имеет ъ‑образное начертание, в слове возал не обозначена мягкость срединного согласного, отсутствует конечный ъ, а в приставке ъ заменен на о. На фоне этих отклонений от книжного стандарта интерпретируется загадочное [м]анатв[ꙋ]рьѧ. Перед нами, по‑видимому, двойное искажение формы Мант(о)урьѧ – разговорного варианта канонического имени Мартирий, с межслоговой диссимиляцией р~р > н~р. В Синодальном списке НПЛ основа имени последовательно записывается как Мартоури‑, на епископской печати находим Мартури- (Янин 1970, 177), в надписи о смерти и погребении сыновей Ярослава Владимировича (S1a (№ 255 настоящей Базы)) – Мартꙋри‑. Между тем в списках младшего извода НПЛ встречается лишь форма Мантурии. Надпись показывает, что вариант с н существовал уже в конце XII в. Второе а после н выступает на месте вставного ъ (Манът‑), ср. варианты мантия (из манът‑), манотия, манатия; ср. также Канадратоу в берестяной грамоте № 1073 (сер. XIII в.). Вставка в между т и у имеет, по‑видимому, ту же природу, что и написание издвушиша вместо издушиша в Синодальном списке Новгородской первой летописи (л. 76, 6746)1, и объясняется фонетической близостью артикуляции билабиального [w] и гласного [у].

Новгородским источникам эпохи независимости известен единственный Мартирий – архиепископ, занимавший кафедру с 1193 по 1199 г. За год до своего избрания, в 1192 г., Мартирий основал в Русе Спасо‑Преображенский монастырь. Соблазнительной выглядит в связи с этим возможность прочтения имени в надписи S31b как Евдокия. Дело в том, что под тем же 1192 г. летопись сообщает о смерти игумении Воскресенского монастыря Марии и поставлении на ее место Евдокии (это событие, скорее всего, зафиксировала надпись S10). Возможное сочетание в надписях имен Евдокии и Мартирия позволяет предположить, кто и что мог взять у новопоставленных игумена и игумении. Речь может идти о так называемой ставленой пошлине, взимавшейся архиереями с возводимых на церковные должности лиц. Против этой практики (точнее, злоупотреблений ею) направлена первая статья постановления собора 1274 г., в которой фиксируется и специальное обозначение пошлины за поставление игуменом – посошное (т. е. мзда за вручение посоха как символа игуменской власти, см.: СДРЯ (XI-XIV) 8, 275): “прочее от сего времени аще кто явиться от святого нашего собора или игумена в игуменство, емля от него что, свящая на мзде, рекомое “посошное”, или постригая мирского попа на мзде в игуменство, или попа поставляет к церкви, емля у него что, да будут извержены” (Памятники др-рус канонического права 1, 89). Хотя взимание ставленых пошлин было, по существу, легальным обычаем, оно, безусловно, вызывало осуждение в монашеской среде. Неслучайно в начале XIV в. выразителем самой бескомпромиссной позиции по данному вопросу выступил инок тверского монастыря Богородицы Акиндин в своем послании к князю Михаилу Ярославичу (Памятники др-рус канонического права 1, 150–158). Речь может идти о так называемой ставленой пошлине, взимавшейся архиереями с возводимых на церковные должности лиц. Негативное отношение к взиманию “посошного” могут отражать и юрьевские надписи. В контексте эпиграфического комплекса южной абсиды первую из них проще всего представить как комментарий к надписи о поставлении новой игумении Воскресенского монастыря, которая согласно нашей реконструкции заканчивалась фразой: “и поставил владыка на месте ее Евдокию” (S10). Сделанная другой рукой ремарка могла быть сформулирована как продолжение этой фразы: “[Столько‑то гривен] у Евдокии взял”. Аналогично, и надпись про Мартирия могла комментировать несохранившуюся запись об основании им монастыря»  (Гиппиус, Щеголькова 2024, 496).